Фото жизнь - О.Ирландия - К ЭСТЕТИКЕ ШМУРДЯКА

К ЭСТЕТИКЕ ШМУРДЯКА,
или
кое-что о диете, революции, сексе, наркотиках и рок-н-ролле, ремонтах, стеклопакетах, курении, футболе и порнографии, а так же: минимализме и лаконизме

(и НИ СЛОВА О ФОТОГРАФИИ! ).

«А ну-ка мечи стаканы на стол
И прочую посуду!
Все говорят, что пить нельзя,
а я говорю, что буду!»
(Б.Г.)

«О! Узнаю! Узнаю! Это опять они!
"Ангелы господни! Это вы опять?"
- Ну, конечно, мы, - и опять так ласково!..
"А знаете что, ангелы?" - спросил я, тоже тихо-тихо.
- Что? - ответили ангелы.
"Тяжело мне..."
- Да мы знаем, что тяжело, - пропели ангелы. -
а ты походи, походи, легче будет. А через полчаса
магазин откроется: водка там с девяти, правда, а
красненького сразу дадут...
"Красненького?"
- Красненького, - нараспев повторили ангелы господни.
"Холодненького?"
- Холодненького, конечно...
О, как я стал взволнован!..
"Вы говорите: походи, походи, легче будет. Да ведь и
ходить-то не хочется. Вы же сами знаете, каково в
моем состоянии ходить!.."
Помолчали на это ангелы. А потом опять запели:
- А ты вот чего: ты зайди в ресторан вокзальный.
Там вчера вечером херес был. Не могли же выпить за
вечер весь херес!..
"Да, да, да. Я пойду. Я сейчас пойду, узнаю. Спасибо
вам, ангелы..."
И они так тихо-тихо пропели:
- На здоровье, Веня...»
(Венедикт Ерофеев «Москва - Петушки»)

«Скажи наркотикам: «У нас ещё водка не кончилась!»

« Да, так вот. Разные там хитрожопые карнеги льют и
льют постное масло на тормоза вашей судьбы. Жизнь
подходит и требует только одного: “Стань
пластилиновый!”. Но ты не слушай, ты будь как и
положено - алмазом снаружи и плазмой внутри. Ладно?»
(« Межлокальная контрабанда»)

Ceterum censeo America esse delendam!

Сел писать. Сижу… Пишу… Пишу и думаю: зачем? Плюнул, пошёл курить. Часа через четыре вспомнил. Вернулся. Сел писать… Забыл о чём… Пошёл курить. Через два месяца вспомнил, вернулся. Сижу, курю. Помню зачем и о чём, но нет вдохновения… Позвали на пьянку – пошёл. Вернулся через неделю. Вспомнил Чайковского (что-то вроде: «не говорите мне про вдохновение, садитесь и работайте!»), плюнул на вдохновение, сижу, болею головой, прозябаю перед листом, то бишь, монитором…

Вспомнил Тараса Монзано (мир праху его): « Тарас, как мне поступить,– спросил однажды Шлямбур,– купить «Ваниш» в магазине за рупь двадцать или поехать за ним в другой конец города на рынок? Он там дешевле». – «Саша, какой «Ваниш»? Жизнь мимо проходит. Возьми лучше «0,7»!
Плюнул, пошёл, взял 0,7. Похмелился. Вернулся дня через три с твёрдой решимостью создать нечто значительное и эпохальное. Наследить в истории литературы… ну, или хотя бы, нагадить в публицистике…
От прежней темы остался лишь бодун - «ужас расставания с реаниматорами»… Зато новая – многообещающа и практически не исследована (за редкими, ежели не единственными, исключениями, типа Вен. Ерофеева), что сулит лавры пионЭра и, конечно же, мировое признание, ну, или хотя бы «маленькую» от благодарных потомков… Вспомнил о Ерофееве, не удержался, плюнул на Чайковского, пошел в магазин… Вернулся не помню, когда. Сел писать, изрядно измученный нарзаном, посрамлённый совестью, почитателями моего гения и благодарными потомками, обделёнными несостоявшимся шедевром. Вот так всё и случается: «Когда б вы знали, из какого сора…». Угнетаемый тиранией саморефлексии, стенающий под игом… Игом чего..? М-да… Словом, просто стенающий, сижу, пишу…«Пора, мой друг, пора».., как говаривал автор одноимённого романа (кстати, до сих пор не понимаю, как могло одновременно умещаться столько говна и света в одном человеке. Это я про Аксёнова. Никак не могу простить ему «Остров Крым» )… Теперь, или никогда! Вот такой императив… Бысть, или не бысть… Экзистенция, бля… Тоже мне, дилемма… Говно вопрос… Что значит «быть», ежели быть – не миновать?! О-тож…
Впрочем, хватит. Довольно реминисценций (не забыть посмотреть в словаре значение этого слова). Ближе к телу. Итак…

Согласно нынесуществующему положению вещей, предполагается, что я, помимо художественной ценности текста, должен думать о ценности его коммерческой (поелику в нынешние времена это отнюдь не одно и тоже), рассматривая оный, прежде всего, как продукт потребления, ориентированный на те или иные слои населения. Ротожопие сплошное… Но, ничего не попишешь – придётся смирять себя… Бог вот тоже самоумалился, ограничил Себя с тем, дабы сей прекраснейший из миров обрел свойства бытия… Уподобимся же Величайшему, дабы, ежели уж пасть, то, по крайней мере, с большим грохотом. Ceterum censeo America esse delendam!
Итак… Как я уже заметил, ценность текстов в Интернет-пространствах теперь определяется их востребованностью, коея напрямую зависит от количества обратившихся к ним через всевозможные поисковые системы, которые, в свою очередь производят поиск по ключевым словам. Ввод в любой текст наиболее часто пользуемых, злободневных и актуальных на данный момент времени слов, или понятий, как-то: секс, наркотики, ремонт, футбол, порнография, и т.д., для того лишь, чтобы привлечь как можно больше посетителей – обычная практика во всемирной мусорной сети. Возможно, я и не стал бы прибегать к столь низкопробному способу акцентуации внимания, когда бы не умудрённые в сих делах гуру виртуальных пространств, настоятельно рекомендовавшие сей незатейливо-подленький, однако, согласно им, весьма эффективный и прибыльный рекламный ход. При всём при том вынужден огорчить: ни о чём подобном речь здесь не пойдёт, трактатом на сии животрепещущие темы я вас, любезные мои, не порадую. Я буду говорить о вещах и понятиях, ежели не абсолютно отличных от вышеозначенных, то весьма отдалённых и пересекающихся с ними крайне опосредованно. То есть, слова, конечно же, будут, смысл – нет. Итак, обозначим и забудем: секс, порнография, наркотики, футбол, похудение, что там ещё..., ах да, ремонт, авто… И, пожалуй, достаточно.
Так о чём о это я… Ну, надо же! Налить столько воды и ни единым словом не обмолвиться, собственно, о самой теме! Это надо уметь. Нет, я, положительно, безусловно, талантлив! Хотелось бы заметить, что в быту я крайне лаконичен и, как правило, исчерпываю свои мысли одной фразой: «Ну, будем!». Однако, стоит только взять в руки перо (в данном случае, клавиатуру), как из меня странным образом, с безудержной истовостью истинного графомана, начинает истекать всё косноязычие и словоблудие, накопленное веками человечества в практике слова. Что ж, ежели я не являюсь мастером малых форм, стало быть, будем совершенствоваться в их громоздкости. Ужас. Читать, это ещё, куда ни шло… А, думаете, легко всё эту бредятину писать? О-тож… Так что, претерпевайте стоически, аки я, горемычный, тяну ярмо своей гениальности.
Это я к тому, дабы оправдать часть названия статьи, а именно ту, где упоминаются лаконизм и минимализм…

Ну так, всё-таки, о чём это я…
О том что, где, с кем, как и когда пить. В смысле потребления алкогольной продукции. Собственно, даже не обо всей огульно, а токмо о той сирой части её, коея столь незаслуженно и брезгливо обойдена вниманием со стороны так называемой большой литературы. А именно: о Шмурдяке Обыкновенном и связанной с ним традиции, может быть даже, культуре. Точнее, субкультуре. Словом, эстетике пития. (Ну, слава Богу, дотянул, наконец! Можно сделать паузу. Я вполне заслужил хотя бы маленькую… А то голова разламывается. Говорил же засранцам: не надо пива, давайте лучше ещё по одной 0,5 и буде усим шчасце! Куда там… Невежды! Теперь вот, ходи, страдай из-за их плебейской безвкусицы… Искупительные муки за грехи всего человечества… И денег, как на зло, нет. Ничего не поделаешь, придётся писать, может, кто чего и заплатит за эту бодягу.)
Уже предвижу возмущение разного рода эстетствующих снобов в связи с моим определением процесса пития как эстетической традиции. Однако, я оставлю их негодование без внимания и реакции. Что бы они понимали в сих возвышенных сферах! Им недоступна вся изысканная красота этого процесса.
Полагающим же себя матерыми гурманами, искушёнными, профессиональными алкоголиками, всё изведывавшими и вкусившими, я должен заметить, что трактат сей назначался не для вас, а для умов, ежели и не более трезвых, то, по крайней мере, более самокритично настроенных и с изрядной долей самоиронии. Ибо продукт, о коем пойдёт речь ниже, при всей его доступности (больше, чем нужно), всё же, не столь распространён (меньше, чем хотелось бы) на просторах нашей необъятной родины. Чем и объясняется, что лишь немногие (в отношении к основной массе пьянтосов) имели счастье приобщиться к такому изысканному взбрыку цивилизации, дабы иметь возможность с полным основанием утверждать, что в этой жизни они, наконец, испробовали всё, прошли воду, огонь и медные трубы на нелёгком пути алкоголика и теперь с чистой совестью, спокойным сердцем, лёгкой душой и почившей в бозе печенью, готовы вверить себя длани Господней.
Итак, начнём ab ovo. По-нашему, значит, с яйца. То бишь, с самого начала. Попытаюсь определить, что же такое «шмурдяк».
Прежде всего, это, как правило, класс плодово-ягодных напитков условно называемых винами, крепостью, обычно, не более 20 градусов, производства, по преимуществу, северных регионов страны, не имеющих собственных виноградных плантаций и вынужденных производить вина из дармового подножного сырья, низких спиртовых сортов, красителей, разнообразных пищевых добавок и, по вкусу – рваных портянок, зубовного скрежета, козьих катышков и пользованных пластиковых ложечек. В разное время, в различных социальных слоях сей божественный продукт бытовал под огромнейшим спектром самых колоритных и самобытных названий и эпитетов, на какие только способна была измученная и воспалённая народная душа. От банально-прозаических люмпен-пролетариата, до изысканнейших, поэтических, всех оттенков звучания фонем – эстетствующих маргиналов. Вот лишь небольшая часть известная мне: бырло, компот, винчик, кисляк, бодяга, бодрило, бодрячок, бормотуха, чернила, червивка, косорыловка, хань и, наконец, любимое мною, панибратски-нежное, дружески игривое, забавно-трогательное, потешно-лаконичное – шмурдяк, как впредь я и буду именовать сей продукт. Некоторые из них не совсем точны в применении к сему продукту, но тем не менее, в данном случае, я не нахожу возможным пойти против этимологических доктрин и исторической достоверности, утверждая, что народ заблуждается, наделяя тем или иным названием какой-либо предмет.
Некогда к разряду шмурдяков относили всевозможные портвейны и дешёвые натуральные вина. Помните: «Человек, потребляющий портвейн, точно знает, что число зверя не три шестёрки, а три семёрки»? Многим, полагаю, известны такие заслуженные мастодонты нашей винной промышленности, как «Три топора», «Агдам», «Анапа», «Земфира», «Солнцедар» и иже с ними. Однако, с недавнего времени, с вводом в производство нового продукта некоего предприятия (кое именовать не стану, дабы не давать бесплатной рекламы), все прежние лидеры вынуждены были сдать свои позиции и перейти в другой класс, поднявшись на более высокую ступень иерархической лестницы качества.
Их место по праву занял целый ряд разнообразнейших шмурдяков нового поколения, отличающийся безобразным, ужасающим вкусом, предельной дешевизной, уникальным химическим составом и дикими, пугающими чудовищно-анилиновыми расцветками, пестрящими даунической радостью содержимого и несообразно одиозными, дивной безвкусицы, невообразимо помпезными и претенциозными названиями. Типа «Жемчужина Полесья» (!!!) Это в Белорусских – то болотах! Какая жемчужина там может быть?! Даже страшно представить… Впрочем, здесь, всё же, есть своеобразное соответствие - вид и вкус его действительно столь же ужасен, сколь безобразной могла оказаться жемчужина Полесья, когда бы Господь решил попустить безумие природы, периодически являющей к вящей животной радости восторженно-брезгливому взору плебса подобных монстров паноптикума. Или вот ещё: «Элегия»! Если вам кажется, что элегия – это «лирическое стихотворение, написанное двустишиями определенной формы, проникнутое грустью, печалью, и заключающее в себе размышления поэта», то вы жестоко заблуждаетесь! Элегия – это никакая не поэтизированная печаль! Это безобразное сооружение унылой, беспросветной, ужасающей бездарности, с особым циничным наслаждением убивающей последнюю надежду, созданное всемирной ложей чикатил и торквемад, с целью ввергнуть человечество в чувство тотальной безнадёги и отчаяния с последующим планомерным геноцидом, и оставляющее по себе привкус морга и мечты о тихом, спокойном и милом крематории…
Можно было бы продолжить сей восхитительный реестр такого рода перлов, однако, дабы не создавать нездорового ажиотажа вокруг предмета исследования, не стану этого делать. Хотя, конечно, жаль лишать вас удовольствия лицезреть эти дивные изыски вычурной и придурковатой фантазии производителей.
В этом продукте шмурдяк обрёл то совершенство абсолюта, тот спартанский, необходимый минимум и лаконизм вкуса, законченность содержания, так долго искомые незабвенным Веничкой. Жаль, он не дожил до сих благословенных дней, дабы приобщиться к сему божественному нектару, этой амброзии последних времён. Здесь очень верно, тонко и точно подобраны все компоненты, составляющие то незабываемое, редкостное и гармоничное сочетание политуры, денатурата, растворителя, стеклоочистителя, керосина, различных эмульгаторов и отходов лакокрасочного производства, находящихся в столь хрупком, достойном восхищения динамическом балансе, что ничтожная передозировка какого-либо из ингредиентов неизбежно приведёт ко взрыву ужасающей разрушительной силы и непоправимым последствиям. Это воистину совершеннейшее произведение искусства, достойное места рядом с лучшими образцами инструментария заплечных дел мастеров инквизиции («Ох, нелёгкое это дело, матушка, работать с людьми – говорил палач»). Это Рубикон - та черта достижений ХХ века, перешагнуть которую, боюсь, уже не дано никаким ноу-хау. Значимость этого явления сопоставима разве что с теорией относительности и открытием электричества. Человечество, наконец, обрело свой истинный статус, став промежуточным звеном эволюции, необходимым природе для создания сего венца творения, равного лишь дольке лимона подле рюмки коньяка, воспетыми Стругацкими.
Это кристальной чистоты философский камень, взращенный на слезах Ерофеева, Максима и Фёдора в алхимической реторте духа. Когда бы средневековые маги владели сим чудесным составом, то нашли бы, что именно эта питательная среда является той колыбелью, что баюкает Зерно Мира, в коем содержится вся бесконечная вселенная во всех возможных её проявлениях единовременно. И в ней же – тот червь, что поглотит этот мир в Конце Времён. Это Гинунганап и ужасная Тиамат. Это Урд и Котёл Мира, наполненный кровью. Именно в ней, а не в банальной воде, как утверждают некоторые самозванцы и шарлатаны от науки, зародилась жизнь. Это та, предвосхищённая народной мудростью, живая и мёртвая вода (не путать с «огненной»).
Для наркологов, психиатров, психологов и мудраков иже с ними – это пласты незавершённых исследований Данцингского Анатомического Института и залежи тем для макакалок, и прочих диссертаций, и трудов; нить Ариадны в Дантевых кругах; бездонный кладезь новых откровений Трисмегиста; белое пятно плато Путорана - Terra Septentrionalis Incognita психики. Остров Туле, Гипереборея, Зурбаган и Эльдорадо в одном флаконе
А для философа – это Вопрос Вопросов, ставший как никогда остро, и вобравший, заключивший, объявший собой все прочие вопросы, и в ответе на который содержится вся мудрость гениев всех времён. Прошлых, настоящих и будущих. Это Tabula Smaragdina, Моисеевы Скрижали, драгоценный камень из короны Ориона и Грааль… Это граница ойкумены, за которой – провал, бездна, глядящая в тебя бесконечной чернотой чрева вечного небытия.
Это Песнь Песней, впитавшая всю тоску бесправия, отчаяние ущербности и безнадёгу растраченности. Всю мерзость и грязь исподнего сознания. В этом напое собраны вся мольба, томление и жалоба всех неудачников, лузеров, аутсайдеров и горемык – помыкаемых, безответных и бессловесных тварей дрожащих, исполненных яростью той последней драки, где они, наконец, победят и которая уже никогда не наступит, поелику была и была проиграна. Ещё не начавшись.
Скорбное вместилище всей горечи поражений и обид с мутным настоем на наших душах. Выжимки, издержки, духа. Весь яд, вся желчь собраны здесь. Это заточённый в сосуд, нет, не джинн – Арлекин, злой белый клоун, что много страшнее... Здесь в полной мере явлено то редчайшее и возвышеннейшее (именно в превосходной степени!) благородство, свойственное лишь избранной касте лишённых, с собственной ампутированной судьбой нищих, сирых, убогих, бомжей и алкашей – это их лампа Алладина, бел-горюч камень Алатырь... Это обрубок души Шекспира, обмылок сердца Данко, обречённый к жизни в канализационных разливах местячковости. Это месть нерождённой мечты культями несостоявшихся надежд.
Не покривив ни душой, ни словом, не погрешив перед истиной, утверждаю, что продукт сей, безусловно, алхимической природы самой высокой пробы, созданный Мастером высочайших степеней Посвящения, ибо в нонешние времена он один («во дни сомнений, во дни тягостных раздумий… надежда и опора…») взыскует вечного, обращая лице твое не вовне, а вовнутрь, обличая природу твою, как детерминировано грешную. В конце концов, «голова не затем, чтобы знать, а затем, чтобы болеть».
Из опасения быть неверно понятым, хочу заверить вас, господа, что в моих словах нет ни на йоту сарказма. Я как никогда серьёзен и предельно, пугающе искренен. И действительно воспеваю, а не уничижаю. Просто иным образом об этом и не сказать. Словом, всё в этом продукте достойно восхищения. Сожалеть можно лишь о том, что ареал распространения сего чуда узколокален. Фактически, производится он лишь в одном городе, где и потребляется в неимоверных количествах и на экспорт, даже в пределах области, увы, не поставляется. Попытки же создания аналогов в других регионах почему-то не предпринимаются, хотя опыт, безусловно, достоин преемственности.
Учитывая всю отталкивающую прелесть сказанного, наверняка становится неясным, что же привлекательного в этом продукте, кроме цирроза печени и гарантированного алкоголизма?
Ну, во-первых: не алкоголизма, а пьянства – разница не столько в наукообразии терминов, сколько в личностном, глубоко субъективном отношении и некотором опыте наблюдения. Во-вторых – в честности. В значении неподкупности. Начнем со второго.
Шмурдяк, равно, как и «Беломор» - последние форпосты (экий каламбур получился: последний передовой пост) непроданной культуры. Собственно, вообще, культуры (ежели, таковая ещё где-нибудь сохранилась). Поскольку, определение «проданная» не вяжется с понятием культуры. Принимая свойства коммерческого продукта и ориентируя себя на потребу, культура автоматически обретает все признаки суррогата, пусть, порой, и весьма качественного… Даже если никто и не собирался его покупать. «Продана смерть моя» - помните Янку? На тотальном рынке наших потерь теперь не просто всё подлежит циничной купле – продаже, но и, в отличие от прежних времён, приветствуется самая возможность этого процесса. О tempora, о mores! Вот, я и говорю (точнее, соглашаюсь с Пелевиным): ротожопие… Конечно, массовая, так называемая «культура», иначе говоря, «попса», никогда не являлась сугубой прерогативой только нынешних времён. Однако, теперь она, непомерно раздувшись от сознания собственной значительности и как любой суррогат, паразитирующий на теле культуры, стремясь превратить первую в свой рудиментарный придаток, заняла доминирующее положение, узурпировав право на первородство, и со всей узколобой агрессивностью черни навязывает своё убожество. Вообще, попса - это оружие люмпен-пролетариата в борьбе за право на свою ущербность (Эк завернул! Надо бы запомнить – выражение, достойная звания афоризма.). «Римский плебс ревел когда-то: зрелища и хлеба! Наши нынче тявкают: попсы и колбасы» - спасибо Шаову, за емкое и точное определение ситуации. Хотя, конечно, за другую его фразу, порочащую такое дивное творение страждущей народной души, как шмурдяк, его и стоило бы предать анафеме… Ну, да Бог с ним…
То же, что, каким-то чудом не поддаётся коммерческой стандартизации, либо продаётся за очень большие деньги, либо всячески опошляется, нивелируется, десакрализуется, оголяется и низводится до степени вульгарной физики, либо же объявляется вне закона, позиционируемое, как асоциальное и, потому, потенциально опасное. Впрочем, всё это очевидные вещи.
Шмурдяк же, вкупе с «Беломором», в принципе, не способны нести в себе какую бы то ни было ценность. Не потому, что этакие стойкие оловянные солдатики, а просто потому лишь, что, банально, нафик кому нужна эта их ценность. Социум относится к этим продуктам с тем известным брезгливым пренебрежением, определяющим их к касте неприкасаемых и утверждающим стойкое отношение, согласно которому, всякое сношение с этими изгоями промышленности порочит даже последнего опустившегося на низшую ступень социального ранжира бродягу, тем самым, подразумевая, что даже такое недостойное, отверженное и жалкое существо, всё же, некогда было не лишёно определённых человеческих черт. Словом, субъект, потребляющий сии табуированные порождения эсхатологической мануфактуры автоматически смещается на то дно, ниже которого пасть просто некуда. Что и позволяет сохраниться в девственной чистоте и нетронутости сему левиафану тёмных вод химерического сознания.
Возникает резонный вопрос: а какую же, собственно культуру несёт в себе это чудесная квинтэссенция нравственной чистоты и целомудрия, сей волшебный экстракт невинности, порядочности, словом, проще говоря, это холопское пойло, то бишь, шмурдяк? Дабы ответить на этот вопрос, придётся совершить небольшую ретроспективу, обратившись к фрагменту из истории искусств, небрежно компилированному и тщательно выдранному мною, многогрешным, из контекста.
К началу XIX века сложился некий класс маргинальных художников, с появлением которых, в обиход вошли определения «Artiste» и «Kuenstler», означавшие не специфический род деятельности, а образ жизни за пределами иерархии общественных и экономических ценностей и утверждающий искусство и мастерство не как степень владения ремеслом, а, прежде всего, как отражение внутреннего гения. Эта школа последовательно развивалась ко всё более сложным формам, пока, наконец, оные (т.е., формы) не обрели той степени независимости, позволившей творению стать недоступным пониманию самого творца. Яркий пример: Пикассо с портретом его возлюбленной, под названием "Дора Маар с кошкой", проданным на аукционе "Сотби" в Нью-Йорке за диагностически–впечатляющую цену в $95,2 млн. Вторая, кстати, сумма по величине, заплаченная когда-либо на торгах за произведения искусства. Боюсь, это всё-таки, диагноз…
… Полагаю, сии хтонические мутанты, ужаснули своего автора настолько, что тот никогда уже не смог оправиться после пережитого потрясения, гений его зачах, усох, мумифицировался и Пикассо на века так и остался всего лишь Пикассо… Жаль… А мог бы стать выдающимся художником…
В контексте сказанного, кстати, вызывает, мягко говоря, недоумение популярная некогда на бывших постсоветских пространствах песенка какого-то очередного акына - служителя муз, восхвалявшего свою пассию сравнением оной с «портретом работы Пабло Пикассо»… От восторга сим сравнением оторопь берёт… Больную фантазию художника, или банальную человеческую глупость, пошлость и вульгарность я понять способен, но вот воинствующее невежество.., извините, увы… Или, может быть, я заблуждаюсь, и автор этих восхитительных строк вовсе не заурядный дурак, а незаурядный извращенец, одержимый противоестественной любовью к увечности, уродству и патологии? Может… Но, в любом случае, что мне предлагается думать о стране, где большая часть населения с упоением внимает этому маньяку? Предпочитаю, всё же предполагать дремучую, заповедную, непроходимую тупость стада – всё же понятная, «человеческая, слишком человеческая», до боли знакомая, своя, родная дурь - всё лучше, чем жить в фильме ужасов… Ceterum censeo America esse delendam!
Что тут скажешь… Остаётся только вспомнить в утешение приснопамятного Веничку: «Зато у моего народа - какие глаза! Они постоянно навыкате, но - никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла - но зато какая мощь! (какая духовная мощь!) эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы не случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий - эти глаза не сморгнут. Им все божья роса...» Это, кстати, к слову, о поп-«культуре»…
Полагаю, такой знаток и тонкий ценитель творчества кубистов и примитивистов, как автор подобных перлов про «портрет», эта глыба, краеугольный камень, титан поэзии, иначе говоря, массовик-затейник, деляга от поэзии, мелкий спекулянт-фарцовщик социально вполне успешен, и, конечно же, едва ли позволяет себе опуститься до шмурдяка. Лучше бы пил… Стал бы тихим алкоголиком, всё не так позорно, как назойливая бездарность.
NB.: Тут меня одёрнули, поправили и, пеняя на мой склероз, уличили в злостной подтасовке фактов, объявив меня бессовестным манипулятором, мистификатором, очковтирателем, фигляром, прохиндеем, прохвостом, софистом, демагогом и забыл, кем ещё... Склероз, в некоторых случаях, не такая уж неприятная болезнь… Оказывается, я возводил напраслину на этого славного миннезингера и трубадура. Он вовсе не сравнивал свою возлюбленную с работами известного художника, как я, подлец, пытался представить это наивному читателю. Не мудрствуя лукаво, оный трувер объявил, что является, ни больше, ни меньше, как счастливым обладателем произведения самого мэтра, увековечившего неотразимую дульсинею этого рыцаря прекрасного в веках: «остался у меня на память от тебя портрет твой, портрет работы Пабло Пикассо»… Вот так… Возможно, ещё и с дарственной надписью, типа: «Горячо любимому другу, соратнику и просто, гению всех времён и народов, скромному труженику пера (такому-то) – портрет его девушки. От горячего почитателя его таланта и простого маляра. С любовью и нежностью - Паблито Пикассо».
Что же до поэтических достоинств самого текста… гм.., я хотел сказать, стиха… Да нечего тут говорить. Разве только всплеснуть руками в немом восторге и упоении. Какая красота! Это вам не какие-то там ахматовы или бродские, с подозрительно пятой графой… Высокий великорусский штиль! Особенно восхитительна вот эта рифма: «меня - тебя»! На том стояли, стоим и стоять будем… Хорошо, хоть, не на своём, а то на своём, всё-таки, больно… И это, товарищи, отнюдь не наполняет мою душу невыразимым блаженством… Этому гению, обретающемуся в Эмпиреях, недосуг, конечно же, снизойти до каких-то буковок всяких там классиков, или мазни каких-то там живописцев, словом, всевозможных пачкунов, бумагомарателей, щелкоперов, борзописцев и стрекулистов и уж, тем паче (!!!) – до шмурдяка… Лучше бы пил… А то ведь тоже, не ровен час, зачахнет, усохнет, мумифицируется и на века так и останется всего лишь гением… Кем тогда восполнить эту непоправимую утрату? Горе, горе… Одно утешает – он не одинок и не исключителен в своей уникальности. Откровенно говоря, на подобных пиитов щедра наша земля. Да чего уж греха-то таить, да хоть завались! И если начистоту, то и вовсе - куда не плюнь – самородок. А напрямик, без экивоков, то, блядь, камню негде упасть – сплошные гении!!! И я вот туда же подался, тудыть меня в качель… Ceterum censeo America esse delendam!
Но, виноват, отвлёкся… Да, так вот… Воротимся к маргинальным художникам. Представители своих революционных идей зашли настолько далеко, что утратили элементарное понимание и самих идей, и предпосылок, на коих зиждились их постулаты. Так достигли они зенита своего онтогенеза. Дальше – только декаданс. Конечно, всё не так узко, быстро и просто, однако, утрирование неизбежно в силу моей лени и небезграничности ваших, любезные мои, терпения и внимания. Пролистнув несколько этапов, сразу перейдём к прямым преемникам традиции – множественным поэтическим школам 20-х годов ХХ века, после, сразу - к «шестидесятникам», и, наконец, к восьмидесятым годам прошлого века, как последним кратким, закатным, агонизирующим вспышкам озарений декаденствующих измельчавших демиургов, нуворишей от искусства, кавалеров девяти муз, с последующей за этим, окончательной утратой традиции, как таковой. Что же объединяет весь этот долгий ряд адептов Минервы? Прежде всего, принадлежность тому самому искусству, отсюда – преемственность традиции и транспонирование оной далее. Во-вторых - странная неразрывность её с алкоголем. Интересна закономерность: чем более утрачивала себя традиция, тем более носители её тяготели к алкоголю. Чем более она мельчала, тем более небрежительны к качеству вин становились её выразители.
Позволю себе омонимичный, конфликтный, паллиативный, невероятный, безумный, несусветный, нелепый, абсурдный и всё-таки, вывод: традиция плавно замещалась, или перетекала из носителей в потребляемый ими продукт. Итог: питие обрело статус самостоятельной и самодостаточной традиции, как дочерней ветви искусства, вобрав в себя моторную, но уже, увы, бессильную память слова, линии и цвета. Упаси Бог утверждать, что достаточно стать пьяницей, чтобы стать художником. Однако, эти два слова обрели в те самые, роковые восьмидесятые, безусловную равно- и однозначность. Не каждый пьяница и выпивоха являлся художником, но, практически каждый художник был пьяницей. Масштабы личностей, фигур и самого явления, конечно, уже были, увы, не чета («Да, были люди в наше время…») серебряному веку, однако и здесь имели место находки и события порой весьма и весьма значительные, возможно даже, эпохальные (я не имею ввиду «портрет работы Пабло Пикассо»). В любом случае, ныне мы не имеем даже и этого.
«Других уж нечего считать,
Они под хладным солнцем зреют.
Бумаги даже замарать
И то, как надо, не умеют.!»
Это Есенин...
Нынешнее жалкое поколение пигмеев, взращённое на пепси-коле, суррогатной, выхолощенной, кастрированной, пережёванной и удобоваримой, так называемой «субкультуре», не способное даже к самовоспроизводству, и не пытается что-то создать, ориентируясь и сосредоточившись исключительно на процессе потребления. Отрыжка атлантов.
- Чей это образ у Вас на иконе?
- О!.. Это американский образ жизни!
- Экой Вы, батенька, незамысловатый, н-да...
(«Межлокальная контрабанда»)

Рок, как потенциальный детонатор всемировой смуты давно исчерпал себя, в том числе и так называемый «русский рок», плавно влившись в тёплый, уютный кисель мейстрима поп-культуры, панк стал клубной собачкой, декоративным элементом придворной эстетики гламурствующего истеблишмента, всё, что когда-то грозило социальных взрывом, теперь этим социумом замечательно переварено, усвоено и отрыгнуто. Не осталось ничего, что нельзя продать, или купить. Так что же сейчас может быть реальной антитезой тотальному ротожопию? То, что всегда, во все времена ей являлась – пьяницы. Именно они были самым отверженным элементом даже среди самих отвергавших все условия и положения общества. «Я подамся в менты, педерасты, поэты, монахи, всё, что угодно, лишь бы не понравиться вам» - все перечисленные нынче спокойно пожинают плоды некогда бурной юности. Все сыты и довольны. Знамёна растащили на сувениры и тряпочки для подтирки. Герои-повстанцы продают в метро свои портреты глядящие в мир невидящей американской улыбкой счастливых идиотов и с размашистым, щедрым автографом на фоне баррикад. По дешёвке. Налетай, покупай! Можно даже сфотографироваться на память. «…На фоне Пушкина… и птичка вылетает…» - эх, Булат Шалвович, где Вы…
Революционеры, что поматёрей и повидней, вхожи в лучшие дома. В те, которые некогда они так презрительно отвергли ради эфемерного всемирного братства. Пишут мемуары о тех лихих годинах и о свой скромной роли в развитии и становлении падшей, уже было, русской культуры.
А те, что поизворотливей и ловчей надели костюмы и ездят нынче в правительственных авто с проблесковыми маячками собственной важности.И только, те, кого Летов забыл помянуть - пьянь подзаборная - ничего не продаёт и никому не нравится… А что ей продавать? При всём желании - нет у неё ничего. Даже на души их никакие мефистофели не позарятся – очень надо такой-то перегарный чад и смрад там, где и без того дышать нечем. Вот и я, может быть и не был такой уж злобствующей нонконформистской шавкой, когда бы успел урвать свой кусок этого рождественского пирога. Как-то тогда не подумал… Гордый был, подлец… Теперь, вот, брызжи слюной, кропая свой некролог, обсасывая помойные кости, палеолитические объедки, того, что осталось от твоей революции…- Эй! Есть ещё кто живой?! Отзовись!Если ты есть, если ты меня сейчас слышишь, дай знать!Грустно улыбаюсь, вспоминая Гребенщикова: «Где та молодая шпана, что сотрёт нас с лица земли…». Или вот Веничка, помните: « А эта пустоголовая юность, идущая нам на смену, словно бы и не замечает тайн бытия. Ей недостает размаха и инициативы, и я вообще сомневаюсь, есть ли у них всех чего-нибудь в мозгах. Что может быть благороднее, например, чем экспериментировать на самом себе? Я в их годы делал так: вечером в четверг выпивал одним махом три с половиной литра ерша - выпивал и ложился спать, не раздеваясь, с одной только мыслию: проснусь я утром в пятницу или не проснусь?И все-таки утром в пятницу я не просыпался. А просыпался утром в субботу, и уже не в Москве, а под насыпью железной дороги, в районе Наро-Фоминска. А потом - потом я с усилием припоминал и накапливал факты, а, накопив, сопоставлял. А сопоставив, начинал опять восстанавливать напряжением памяти и со всепроникающим анализом. А потом переходил от созерцания к абстракции: другими словами, вдумчиво опохмелялся, и, наконец, узнавал, куда же все-таки девалась пятница.» В связи с цитатой из Венички вспомнился анекдот: Утром на кровати сидит несчастный-неопохмеленный: - Вчера была пятница, завтра суббота... Боже, а что же сегодня?!Некогда, только познакомившись с Ерофеевым, я был, как это сказать,.. в некотором смятении. Не стану врать, что проникся к нему благоговением, или хотя бы простой симпатией. Скорее, даже наоборот. Но, теперь, оглядываясь вокруг, всё чаще вспоминаю его с некоторой печальной нежностию… Пожалуй, это был один из последних представителей «людей Достоевского»…Так кто же они, кем были эти люди? Что роднит их орудие против реальности (подчеркну: ОРУДИЕ, не оружие! ПРОТИВ реальности, а не БЕГСТВА от оной), коим является шмурдяк, с культурой? В чём заключена эстетика? Попытаюсь последовательно ответить на эти вопросы. Итак, кто эти люди? Дурной тон – цитировать себя (В который раз-то! Должно быть, становлюсь классиком… Вот она цена известности – и жук, и жаба, все, кому не лень уже начинают тебя цитировать!), однако, боюсь, не устою и, таки совершу, сей, на пагубу души своей бессмертной, акт вандализма и самолюбования… Просто, едва ли уже мне удастся сказать о них лучше, чем я это сделал когда-то. Так, внемлите же! Внемлите… Мне, певцу отверженных, гонимых, презренных и презираемых… Это ЖИВЫЕ люди. Удивительно живые… И дело тут вовсе не в физике…Больные, измученные, отчаявшиеся, потерянные, но живые... Живые без меры и стыда. Безудержно, неосторожно, бессовестно живые! Посмевшие присвоить себе сердце Данко и бессильные защитить его… Может быть потому только, что: «То, что свято – киньте собакам, перед свиньями мечите бисер! Ибо это то, что отдаётся…» (Борхес)?На алых конях своих разрывающие огненную ткань пределов; в безумии своём посягнувшие на святая святых касанием покрывал Изиды для того лишь, чтобы с беспечной непосредственностью констатировать: "там ничего нет!"; объявившие дурацкое братство бестолковых, непутёвых осколков блистающего бытия; неудачников, пустомель и прожектёров; наивных и светлых; истосковавшихся, тревожных и смешных; ненужных ни себе, ни миру...Вознёсшие своё нелепое знамя северного ветра, дешёвого вина, компаса без стрелки, часов без пружины, обломкка шпаги; огней св. Эльма; Фоггерти, Баррета и Мадди Уотерса, Грина, О. Генри и Кортасара, и гордой отверженности, и дороги не совсем туда, куда надо, и даже совсем ни туда, и страха за то, что могут, грусти за то, что могли бы, и стыда за то, что есть, и тоски о том, чего нет, и ожидания того, кто не придёт, и радости... радости просто так.., потому что утро неизбежно... Так и не посчитанные, неприрученные правилами, поправками и исключениями, четвёртой графой, последними известиями и законами тяготения, вспышками слева-справа, человеко-часами и сексуальными революциями. Проигравшиеся, бездомные и вечно неустроенные; еретики, идущие мимо мира, вещающие гениальную чушь идиотских истин с высоты своей дурацкой колокольни презрительной беспечности.Несущие миру вечную неразбериху в душе, сумятицу в сердце, пожар, бунт и мятеж - в крови, неказистую, несанкционированную, нерегламентированную, бредущую в одном исподнем жизнь на ладан, и тоску - незаживающей дырой - в какие такие глубины, - свербящую внутри причастностью невыразимому Чему-то...Сидящие среди звёзд, за миг до начала Творения, свесив ноги, утратив смыслы и понимание чего бы то ни было, пьющие шмурдяк, или чай с вареньем, и, затаив дыхание внемлющие течению Музыки сквозь них... Вы скажите: «инфантилизм»… Я отвечу: да! Они уже никогда не станут старше… И именно потому, и именно они (я не имею ввиду люмпен-пролетариат), они, эти жалкие, загнанные и запуганные парии, униженные пораженцы и изгои, ущербные и выродки, способны ещё внять искусству, оплакивая Захаровского Мюнхгаузена, или Духа Фландрии в интерпретации Горина, не от того, что излишне чувствительны, а потому что это их личная трагедия, глубоко личная… Плакать над «Девочкой со спичками» Андерсена и «Орфеем и Эвридикой» Глюка... Помнить «Кёльнскую яму» Слуцкого и «Вересковый мёд» Стивенсона…Именно они, и только они способны в полной мере предаться тому глубинному отчаянному Есенинскому веселью последним зубом, чтобы пропив свои штаны, в одних портках с презрительным вызовом взирать на «приличное общество». Есенин, кстати, как-то сказал: «Я не верю ни разу не падавшим, не оступавшимся. Их правота малоценна, правда жизни не открывалась им» - так, ну, или почти так… И я с этим абсолютно согласен. Нет, это не рубаха-парень, дурак Ванюша СашБаша, это скорее Булгаковский Коровьев, или Жакоб - Горина. Говоря об искусстве – подразумеваю то светлое, что в нем каким-то чудом, минуя всяких Довлатовых, Лимоновых, Сорокиных и иже с ними, таки-сохранинолось. Только чернь способна к восхищению грязью, ибо грязь – её порождение и её начало, её исток, исход и продолжение. И только благодушные, зажравшиеся, благополучные мещане нуждаются в этой грязи, как лакмусовой бумажке своих успехов. Маргиналы же взыскуют света так наивно и жадно, как дети - чуда, боясь поверить и не в силах отказаться. Так больно, страстно и страшно, как приговорённый к смерти ищет луч солнца. И не находит. Не знаю, почему… И в этом их трагедия. Возможно, эта слабо рефлексирующая, вымирающая горстка «потерянных поколений» уже последние, кто ещё внимает культуре как личностному переживанию, а не музейному экспонату, приемлет грустно и осторожно, как откровение, а не как способ выкачивания денег... Возможно… Хотелось бы разделить оптимизм Шаова: «Деньги-шменьги, кризис-шмизис, всё туфта, всё суета… Я вчера в метро увидел: мальчик Гоголя читал! Мы прорвёмся…». Но почему-то не получается… Наверное, давно не был в метро… …А ну это всё!.. П-пшёл я за шмурдяком……Говно все эти мои восторженные описания шмурдячных апологетов искусства. Ничего красивого в них больше нет… Души – копейка, боящаяся заглянуть в лице своё с тем, чтобы признать: «здесь нет ничего»… Запустение, разруха, бессилие и бесплодность – вот и всё, что осталось. Экзистенциальный ужас бытия… Тягостное существование, обременительное прежде всего близкому окружению. Какое там живые… Мёртвые прежде рождения. С абортированным духом. Немощные и жалкие. Копошение мокриц в выгребных ямах рефлексии. Гнусность и мерзость самосожаления. А пресловутая «вечная молодость» - не более, чем отторгнутость временем. Выкидыши поколений извергнутые лоном бытия как гнойные сгустки. Вот и вся романтика, мать её за ногу… Грязь, грязь, грязь… Ceterum censeo America esse delendam!Ни хрена себе, дифирамбы получились…Муторно внутри, говно снаружи… Ни писать, ни жить не хочется… А уж перечитывать с целью правки – и тем паче… А ведь думал рассказать ещё про Город, про Сумерки, про то, где, когда, как и с кем… Хрена! Пусть остаётся, как есть. Эпистолярным уродцем местечковой, доморощенной самодеятельности. Клал я с прибором на стройность мысли, логику повествования и штиля. «Единственная, признаваемая нами логика – логика стиля»! Да пошло всё…Опять вот Веничка: «Пусть я дурной человек. Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов, и грез, и усилий - он очень дурной, этот человек. Утром плохо, вечером хорошо - верный признак дурного человека. Вот уж еслинаоборот - если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение - это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Не знаю, как вам, а мне гадок.Конечно, бывают и такие, кому одинаково любо и утром, и вечером, и восходу они рады, и заходу тоже рады - так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно. Ну уж, а есликому одинаково скверно - и утром, и вечером, - тут уж я не знаю, что и сказать, это уж совершенно пропащее существо, даже человеком его назвать язык не поворачивается. Потомучто магазины у нас работают до девяти, а «Елисеевский» - тот даже до одиннадцати, и если ты не подонок, ты всегда сумеешь к вечеру подняться до чего-нибудь, до какой-нибудь пустяшнойбездны...»Утверждают, будто утро вечера мудренее… Или мудреней? Врут. Муторней. Разве только после- , а то и послепослезавтрашнее… Когда хоть как-то можно продуплить глаза. И мир не так пугает…Так чего я там наговорил? Не буду ничего исправлять? Ну и хрен с ним, значит не буду… Однако, закончить, пожалуй, надобно… Итак, Город. Город, как необходимый элемент сервировки нашего гипотетического шмурдячного стола. В данном конкретном случае я не имею в виду какой-то определённый город. Скорее, это некий собирательный образ, рождённый… нет, скорее приходящий, или, если угодно, являющий себя произвольно, в любое время, в любом месте и, возможно, любому наблюдателю, способному воспринять его. Описывая его (т.е. Город) как обладателя собственной воли, я вовсе не хочу сказать, что он – живое существо, наделённое разумностью. Но и утверждать обратное я также не решусь… Скорее, он ближе к понятию «Зоны» в «Сталкере» Тарковского (именно у Тарковского, а не у Стругацких в «Пикнике на обочине»). Очень точно Город отображён у Кортасара в «Модели для сборки». Вообще же, описывать Город - весьма неблагодарное занятие – как только пытаешься его зафиксировать в моменте времени, памяти, или даже слове, он ускользает, растворяется как мираж, исчезает как грёза и ты остаёшься у разбитого корыта с парой дурацких слов в руках, лишённых сказочной радости чуда, как с мёртвой бабочкой-подёнкой … Он приходит нежданно и уходит не прощаясь… Оставляя по себе смутное ощущение касания чего-то очень важного, хотя и не понятно чего… Словом, Город проще показать, чем описать, ежели, конечно, он позволяет себя отыскать… Может быть, весьма условно, его можно было бы обозначить, как «место», когда бы он имел хоть какие-то постоянные пространственные привязки, определённые географические координаты. Но вся штука в том, что никогда не угадаешь, где ты его встретишь. Только вот шёл по обычному городу, пусть красивому, но знакомому и понятному городу, как вдруг, что-то неуловимо меняется, так, что даже воздух обретает какие-то новые свойства, и можешь часами блуждать по теперь уже совершенно незнакомым тебе улочкам при том, что ты готов биться об заклад, что до сего момента знал этот район, как свои пять пальцев. Иногда это даже пугает – никогда не знаешь наперёд, какой очередной фортель он с тобой выкинет. Равновероятно можешь оказаться в каком-нибудь Красногорске, Нью-Йорке, Маль-Пассо, или даже Зурбагане... Так вот, Город - это и есть первейшее и необходимейшее условие для шмурдяка. Вторая составляющая этого коктейля – Сумерки. Их с той же известной долей условности можно было бы обозначить, как «время», когда бы они в полном смысле соответствовали времени суток, при том, что в определённой степени они зависимы от этих периодов. То есть, не всегда окончание дня несёт с собой Сумерки, как и Сумерки наступают не обязательно с уходом солнца. Это может быть и предутренний сумрак, и белая ночь, и сумрачный день, и даже предгрозовое «сгущение» атмосферы, когда кажется, будто воздух можно нарезать ломтями и намазывать на хлеб, настолько он становится плотным и осязаемым. Так же, как и Город, приход Сумерек изменяет привычный и знакомый мир, хотя, может быть, и не столь кардинально. Скорее даже, приход Сумерек предвосхищает явление Города. Хотя, конечно же, вовсе не обязательно. Город весьма игрив и капризен. Именно Сумерки наделяют Город той силой реальности, когда весь прочий явленный мир обретает зыбкость и призрачную неверность фата-морганы. Именно в Сумерках, как в калейдоскопе открывается вся многовариантность бытия. Причем, единовременно. Судьба мира обретает множественность решений, как река разбивается в дельте на рукава.Третья составляющая – это люди. По крайней мере, ежели ты не склонен к одиночеству. Количество народа определяется способностью не превратиться в толпу, но, как показывает опыт – четыре человека это уже приближение к критической массе. Важный момент: подобная пьянка собирается не из суетного безделья, но сугубо токмо для решения таких глобальных, насущных и не терпящих отлагательства проблем, как судьбы мира. Посему, инициаторы мелкопоместных, местечковых и своекорыстных тем рискуют быть отчуждены от сего славного альянса. Процесс возлияния вообще не терпит суеты. Продукт надо потреблять «тихо, задумчиво улыбаясь». Церемония сама по себе медитативна и требует глубокого сосредоточения, внутренней тишины и созерцательности. Ежели угодно, то это, в некотором смысле, постижение дзена.Должен также сказать, что, хотя в некоторых отдельных случаях, в виде исключения, допускается приобщение представительниц прекрасного пола к славному кругу стоических выпивох, всё же женский алкоголизм ни только не приветствуется, но и порицается. У женщины другой дзен. Так же Городу противопоказаны мелкие и плоские, склонные к профанации типы. А хамов, мордоплюев, люмпенов всех мастей и разливов и прочих лиц «гражданской наружности» Город и вовсе исторгает из себя, не перенося на дух. Зато Город весьма чуток и восприимчив к поэзии. Не имеет значения формальность рифмы и ритма, при условии, конечно, что это действительно Поэзия. Город не терпит фальши.Переходя к следующему, не обязательному, но, однако же, немаловажному аспекту (ибо в человеке всё должно быть прекрасно) подобных союзов - дрез-коду, как нынче принято выражаться, то всё, что касается модельного ряда, принятого к пользованию в приличном обществе приличных пьяниц, можно уместить в небольшую (не пугайтесь! на этот раз действительно небольшую) формулировку: достойный бражник должен быть ненавязчиво-элегантен и слегка опрятен не выходя за рамки непринуждённой бомжеватости. Изысканность жирафа чрезмерна и неуместна.Вообще, истый пьянчужка тих, скромен, чуть печален, немного сентиментален, в меру немногословен и слегка придурковат… Словом, как-то подозрительно, похож на меня… Он никогда не заставит вас краснеть упреками в вашей несостоятельности на трудной стезе алкоголизма. А «who is who» выяснит осторожно и деликатно, ни разу не приласкав вас отзывчивой дубиной сомнительного участия, типа: «сколько ты, сцуко, можешь выпить?» Скорее всего, все точки над «i» будут расставлены мягко и тактично, облекая вопрос в некую, подобную этой, форму: «Милостивый государь, не снизойдёте ли Вы ко мне, столь любезно оказав услугу, напомнив, кому принадлежит авторство «Полковнику никто не пишет», ибо я, многогрешный, к стыду своему, совершенно запамятовал…». И не дай баже вам брякнуть какую-нибудь дичь и ересь о неких там лёвах из не бог весть каких ещё Би-2, или подобных им обмылках субкультуры. Лучше бы вам не родится, чем пережить такой позор, ибо с сего момента ни один даже завалящий гуру не даст за столь низко падшую душу и ломаного цента, а глубины и донные тайны искусства пития отныне и навсегда останутся для вас за семью печатями. Как говорится, «Ты его не брани – гони. Вверх таких не берут и тут с такими не пьют.» Ceterum censeo America esse delendam!Далее – о закуске. Безусловное лидерство здесь принадлежит незабвенному, воспетому и прославленному в веках плавленому сырку «Дружба», однако, необходимо заметить, что он, вкупе с описываемым мною способом потребления практически уже канул в Лету, как и прочие культурные (сиречь - культовые) артефакты своей эпохи, равно как и молочные бутылки в авоськах, газировка в автоматах на улицах, бумажные кораблики «с парусами в косую линейку», и так называемый «русский рок». К тому же, он уместен, как правило, на фоне всевозможных дешёвых портвейнов. Посему более адекватной аранжировкой к воспеваемому мной напитку будут желеобразные образования из муки, ароматизаторов, вкусовых добавок и красителей, гордо именуемые из жажды красивой жизни «крабовыми палочками», с которыми, естеснно, ни один краб (кроме производителя) и рядом не пробегал. Или своеобразные сосиски типа «собачья радость» (замечу, что уличные кошки ими брезгуют!), со вполне соответствующими названиями, типа: «озорной малыш» (должно быть, для одиноких дам), «к чаю» (с печеньем, что ли?), «студенческие» (для особо малоимущих слоёв населения) и т.п.(всё подаётся к столу в первозданном, дикорастущем виде полуфабриката). Кстати, предлагаю, неукротимой фантазии производителей ещё пару названий. К примеру, по аналогии со «студенческими» сосисками: «пенсионерские» - для беззубых, или «гламурные» (с бриликами) - для эстрадных блядей… Но я снова отвлёкся. Итак, всё должно быть предельно лаконично: никаких огурчиков и стаканов (тем паче – пластиковых!) на газетах, с портретами членов. Все эти рудиментарные огрызки ностальгии давно погребенные под многочисленными культурно-геологическими слоями бездарных фекалий постсовковых глянцевых «абсолютов», «роялей» и прочих вожделенных отрыжек буржуазии, годятся разве что лишь для ублажения эстетствующих декадентов. Весь этот коммунистический колорит отошел в туманную и грёзную область преданий, став достоянием легенд, мифов и эпосов и материалом нечистоплотных спекуляций на тему, типа: «плавали, сцуко, знаем…», дескать, вот, мол, я!.. а вот ты?..И последним, стало быть, ингредиентом будет, конечно, шмурдяк. Почему именно шмурдяк, а не вино? Ну во-первых, хватило бы и того, что я уже сказал о нём. Во-вторых, замечено на практике: почему-то Город не приемлет так называемых «благородных» вин, равно как водки, виски, бренди, самогонки и прочих крепких напитков всех сортов, мастей, крепостей, разливов, расцветок и вкусов. Почему – не знаю. И с этого момента возможно импровизация. Промышленность представляет достаточно широкий ассортимент наименований и этикеток, проявив в этом изрядную долю больной и буйной фантазии, поелику, ничем иным, кроме, пожалуй, ещё и объёма (0,5 и 0,7) и, стало быть, цены, содержимое бутылок, как правило, не отличается, ибо разливается из одной цистерны. И здесь уже каждый выбирает по себе, согласно природе своей и возможностей потребительской сети.Отдельно отмечу: никакого отношения к шаманским и прочим практикам всё рассказанное мной не имеет. При всёй якобы мистической окраске, этот процесс, не представляет собой нечего более, чем обычную пьянку. Ну, может быть, слегка окрашенную лёгким флёром поэтики. Это очень важно помнить. Как дверь выхода. Слишком пристальное внимание спугнёт Город, слишком серьёзное отношение – отвратит, слишком легкомысленным – не откроется. Все попытки интерпретировать сказанное мною как оккультные технологии, заранее списываю на узость, незамысловатость и примитивную лубочную линейность мышления толкователя. Вообще, в Городе пагубны любые трактовки происходящего. «Без гаек не входить. Назад не возвращаться. Пребывать в красивом состоянии» - так лаконично резюмировало некоторые принципы комнаты желаний в «Сталкере» прелюбопытнейшее литературное сооружение, именуемое «Межлокальная контрабанда». Весьма и весьма созвучно… Кроме того, я отнюдь не ставил своей задачей пропаганду шмурдяка и уж, тем более (упаси Боже!) – алкоголизма. Однако, давайте будем откровенны и заявим со всей прямотой: мир никак не делится на пьющих и непьющих! Есть те, кто пьёт просто, прямодушно и открыто, не скрывая этого, и те, кто пьёт втихаря, тайком, этакие шитики, лицемерно манифестирующие себя целками. Малодушные подлецы! Язвенники, между прочим, вопреки расхожему мнению, тоже пьют. Только водку. Но эта маленькая слабость вполне достойна понимания и снисхождения. Но ханжи и лицемеры – никогда! «…Мы можем простить всех, кто пел не так, как умел, но тех, кто молчал давайте не будем прощать…» Именно от них можно ждать ножа в жопу. Вспомним Чехова: «не пьёт, не курит, а не подлец ли?»Итак, резюмируя сказанное… м-да… сказанное… да хрен с ним, с этим выводом... Sapienti – sat! Dixi.Вот, пожалуй, я и дотянул, глист унылый, с грехом пополам, к финалу.Уже слышу негодующий глас оскорблённых эстетов, искусствоведов и культурологов: «где обещанная связь твоего бырла с искусством, традицией, эстетикой?!» В гнезде. Будем считать, что я грязно спекулировал сими священными мощами с целью личного обогащения. Тогда менее занудные, но не менее дотошные поборники ясной мысли востребуют, дабы я внятно, чётко и ёмко сформулировал в двух словах всё, о чём же я столько времени пытался сказать. Формулирую: не знаю. Зачем тогда, спрашивают, дурил жопу своей писаниной? Я же говорил – чтобы заработать денег на 0,7. Надо быть внимательней, господа хорошие… Впрочем, с особо страждущими я готов поделиться и Городом, и Сумерками, и шмурдяком, соответственно. Звоните, приезжайте!P.S.: Да, величают меня Олег Ирландия. Так что, можете бросать в меня гнилыми помидорами… Или не гнилыми – пойдут на закуску…Фсё!.. П-пшёл я за шмурдяком… Ceterum censeo America esse delendam!ЭПИЛОГ:«О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа - время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов.» (Вен. Ерофеев «Москва - Петушки»)